Араз Агаларов: «Если хочешь что-то делать хорошо, сначала во всем сам разберись»

Президент и владелец Crocus Group стал гостем спецпроекта ТАСС «Первые лица бизнеса»

— Как-то вы сравнили себя с дирижером, Араз Искендерович.

— Было такое, да.

— Что сейчас играет ваш оркестр?

— Задача уже не новый репертуар разучивать, а старый сохранить. Если образно выражаться…

Ситуация в экономике сложная, на данном этапе приходится думать не столько о развитии бизнеса, сколько о том, чтобы его удержать. Все сошлось — и пандемия, и налоговая нагрузка, которая давит на предпринимателей… На мой взгляд, она не соответствует реалиям.

Критиковать правительство — не самое благодарное дело, но ведь факт, что в бюджеты всех уровней бизнес в виде налогов отдает 40 копеек с каждого полученного рубля. Для тех, кто сам создавал предприятия для работы на внутреннем рынке, это тяжелое бремя. Таково мое мнение. Совокупный спрос уменьшился, у многих людей упали зарплаты, доходы снижаются который год подряд…

Мне давно кажется, что пора сокращать налоги. Понятно, сейчас на это не пойдут, но в консерватории надо что-то менять. В стране как бы две экономики. Разные.

Кто-то на кредитные средства и собственные ресурсы строил бизнесы, и это одна тема. А другие стали владельцами крупных предприятий, которые не сами поднимали, а получили в процессе приватизации. Они молодцы, оказались в нужном месте, сегодня что-то вкладывают в производство, но у них нет того кредитного обременения, которое соответствовало бы стоимости их активов. Согласитесь, это совсем иные условия. Есть здесь определенная несправедливость, считаю

Поэтому и говорю: нам не до жиру, сохранить бы репертуар, не потерять лицо. Это трудно, но пытаемся.

— А какой у вас оркестр — симфонический, камерный?

— Для тех или иных случаев задействуем разные инструментальные коллективы. Все зависит от задач, которые решаем в конкретный момент. Иногда может быть и квартет, и даже трио. Мы ведем строительство, осуществляем эксплуатацию зданий, занимаемся торговлей, сферой обслуживания, организацией выставок, у нас есть сеть гипермаркетов "Твой дом", "Вегасы", Crocus City с концертным залом, павильонами Expo и гостиницей…

Много всего, очень разные направления деятельности! Можем сами себя, как говорят сейчас, загрузить контентом. На любой вкус.

— Я почему разговор начал с музыки? Вы рассказывали, что первые деньги заработали с ее помощью.

— Да, в советское время в Баку были распространены студии звукозаписи. И стоили их услуги весьма дорого. За 60-минутную компакт-кассету клиенты платили 10 рублей, за полуторачасовую — 15. Это официальная цена!

Заказов поступало много, государственные студии (а других тогда не существовало) банально не справлялись, и я договорился через знакомых, что буду записывать кассеты дома, а потом отдавать на реализацию. Такой, знаете, примитивный аутсорсинг. Условия мне поставили кабальные: платили по 2 рубля за штуку, остальное оставляли себе.

— И сколько у вас набегало?

— Не поверите, до 1000 рублей в месяц. 

— Огромные деньги по тем временам!

— Конечно. Дипломированные инженеры получали в несколько раз меньше, а я тогда лишь поступил на первый курс института. Дело быстро поставил на коммерческие рельсы: покупал мастер-кассеты с записями с виниловых пластинок, а уже потом параллельно тиражировал их на десять магнитофонов. За "мастера" просили и 150 рублей, и 200, и 250. Дорого! Но в итоге затраты окупались с лихвой.

— Жертвовали качеством?

— Нет-нет, все делал по высшему разряду. Я не гнал барахло, у меня стояла хорошая техника, настоящие деки.

— А где вы их взяли? Это ведь тоже стоило немалых денег.

— Расширялся постепенно. Сначала было два магнитофона, потом накопил еще на один, еще…

Знаете, я рано повзрослел. Мне не исполнилось и 14 лет, когда не стало отца…

— Что случилось?

— Наследственная предрасположенность. Все мужчины по отцовской линии умирали от инфаркта или инсульта в результате закупорки сосудов. Это в 2000 году произошло и с моим старшим братом. Он был атлетичным человеком, каждый день проходил пешком десятки километров, чуть ли не бегом взбирался на пятый этаж. И вдруг неожиданная смерть в 61 год…

Тогда я пошел к врачам, стал вникать и выяснил, что у нас в роду генетически высокий уровень холестерина и триглицеридов, в несколько раз выше нормы. Оказывается, это удел многих физически крепких людей. Есть больные, которые еле-еле ходят с клюшечкой, но живут до 100 лет. Как в анекдоте: он болел дольше, чем другие жили. Строго говоря, холестерин, триглицериды — показатели физического здоровья. Но в больших дозах они мешают кровообращению, откладываются в сосудах, что рано или поздно приводит к инсульту или инфаркту.

Я разобрался в этой истории, понял, что надо пить статины и никотиновую кислоту, нашел в Америке толковых консультантов и уже на протяжении 20 лет поддерживаю нужный уровень холестерина…

Кстати, интересный факт: знаете, какая средняя продолжительность жизни врачей в мире? На 15–20 лет короче, чем у их пациентов. Такой вот парадокс, которому трудно найти логическое объяснение. А вы обращали внимание, что среди консультантов-психологов много одиноких и разведенных людей? Тоже странная ситуация. Значит, другим они советуют, как наладить жизнь, улучшить отношения в семье, а с собой не могут разобраться?

Так и с врачами. Если иду к окулисту и вижу у него на носу очки, меня это настораживает. Что же за специалист, который не в состоянии помочь себе, но собирается вылечить меня?

— Фундаментально подходите к вопросу.

— Да, несколько критически к этому отношусь. 

— Не только к этому.

— Есть такая черта, ваша правда. Я с молодости въедливый, дотошный. Считал: если хочешь что-то делать хорошо, сначала во всем сам разберись.

— Почему после школы пошли в политехнический институт?

— Честно сказать, туда легче было поступить. В те годы в Баку котировались два вуза — политех и Азербайджанский институт нефти и химии, но там конкурс всегда сумасшедший. Еще, понятно, юрфак университета, однако на него в советское время попадали только дети секретарей райкомов, судей и прокуроров.

— У вас тоже не самая простая семья.

— Отец работал замдиректора по науке Института водных проблем Академии наук Азербайджана, в своей среде считался известным ученым, близко дружил с ректором Института нефти и химии. Когда мне исполнилось 16 лет, мама пришла к нему домой. Мол, здрасьте, хочу посоветоваться, куда поступать Аразу, на какой факультет подавать документы. Выразилась иносказательно, прямо не просила, но намек был понятен. И вот близкий друг отца, которому тот помогал писать докторскую диссертацию, сказал, что вопрос лучше обсуждать не с ним, а с моим старшим братом. "Он же работает старшим преподавателем в политехническом?"

— Отфутболил.

— Можно и так сказать. Я хорошо запомнил тот ответ…

В итоге подал документы в политех, поступил, учился и параллельно зарабатывал на жизнь перезаписью кассет. В 1976 году окончил институт, получил диплом инженера связи и направление на междугороднюю телефонную станцию Баку. Признаться, не рвался работать по специальности. Вот совсем!

— Почему?

— Мне казалось это скучным. Я был активным молодым человеком, хотел расти и развиваться, а тут какая-то рутина, все такое не очень интересное. Правда, меня быстро, уже через два года, выдвинули на пост освобожденного председателя профсоюзного комитета работников связи, хотя я и не стремился на эту должность.

— Престижную?

— В некотором смысле — да. Сейчас, в эпоху мобильной связи, трудно поверить, но в конце 70-х годов прошлого века телефонисты обладали определенной властью и ресурсами. Помните, как у Высоцкого? "Я набираю вечное 07…" Возможности междугородней телефонной станции были ограничены, люди часами ждали соединения, а я решал проблему за секунды. Конечно, ко мне часто обращались с просьбами, и я не отказывал.

— Интересно, кагэбэшники прослушивали разговоры?

— Официально нет, но они могли легко подключиться к любой линии связи. Не вопрос! Кроме того, линейные инженеры обязательно слушали, если говорили первые лица республики. Допустим, Гейдар Алиев звонил в Москву сыну Ильхаму, который учился в МГИМО, и мы должны были обеспечить бесперебойную связь — основную линию и две резервные. Разумеется, с нас брали официальную подписку о неразглашении, но собеседники и так ни о чем серьезном не говорили, понимая, что это открытые каналы связи. Такие спокойные, бытовые разговоры.

У нас было несколько человек с допусками. Zoom, Skype и прочие ВКС (видео-конференц-связь — прим. ТАСС) тогда еще не придумали, поэтому время от времени мы обеспечивали селекторные совещания. На станции оборудовали специальную переговорную комнату, куда приходил, допустим, министр сельского хозяйства Азербайджана со всеми заместителями, и глава союзного ведомства проводил с ними заочную конференцию. Я всякий раз поражался, насколько руководители из Москвы владели ситуацией в стране. Досконально знали, что происходит на местах! Представляете, в СССР 15 республик, огромное хозяйство, а министр каждому задает точные вопросы, чуть ли не про конкретные колхозы и совхозы. И попробуй не ответить, тут же в порошок сотрет! Тогда умели отбирать и растить кадры. Не люди были, а монстры, настоящие профессионалы.

Я слушал эти разговоры и учился… Но через несколько лет почувствовал, что засиделся на месте, застрял в развитии, и захотел перемен. Вдруг появилась возможность поступить в Высшую школу профсоюзного движения при ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов — прим. ТАСС). Поехал на разведку, узнал, что нужно направление из республики, вернулся в Баку, собрал необходимые документы и опять отправился в Москву в полной уверенности, что с поступлением проблем не будет. Но оказалось, что конкурс среди абитуриентов сумасшедший, какие-то нереальные цифры. Желающие ехали со всей страны, и у каждого было такое же направление, как у меня.

Понятно, что профсоюзной науки никогда не существовало. По сути, это был обычный экономический вуз с очной аспирантурой и сохранением заработной платы. Подразумевалось, что после учебы высококвалифицированные кадры возвратятся на прежнее место службы, но уже на руководящую работу. Поэтому многие и стремились попасть в Высшую школу. Я в том числе. Хотя понимал: шансов поступить у меня мало. Надо было либо искать какой-то блат, "длинные волосатые руки", либо пытаться самому сдать вступительные экзамены на приличные отметки. С основными предметами я плюс-минус справился бы, смог бы подготовиться за оставшиеся три месяца, а вот с английским языком у меня было плоховато, честно говоря. В свое время, обучаясь в Баку в русской школе, я проделал такой трюк: в качестве иностранного языка сам себе записал… азербайджанский. Пару лет учителя не обращали на это внимания, потом вдруг опомнились: азербайджанец, который учит родной язык как иностранный… В общем, какое-то время я валял дурака и заполучил проблемы с английским.

Заведующая отделом аспирантуры в Высшей школе ВЦСПС честно сказала: "Араз, на экзамене будет Вадим Жеребков, он полиглот, знает 17 языков, его не обвести". Галина Ивановна хорошо ко мне относилась, поэтому не стала обнадеживать, объяснила как есть.

— А договориться с этим Жеребковым?

— Вот я и попросил домашний адрес преподавателя. Все равно терять было нечего, я очень хотел поступить. Приехал. Обычная кирпичная девятиэтажка в районе Курского вокзала. Поднялся на этаж, позвонил в дверь. Открыла такая еврейская женщина, окинула меня взглядом с ног до головы: "Вам кого?" Говорю: "Вадим Александрович дома?" Она обернулась: "Вадик, это тебя". Вышел Жеребков. В махровом халате, в руке — мундштук с сигаретой. Посмотрел в мою сторону еще более критически: "Что вы хотите?" Начинаю объяснять: мол, приехал в Москву, у меня безвыходная ситуация, должен поступить в аспирантуру, но с английским есть проблемы… Смотрю, он уже хочет закрыть дверь. Я продолжаю: "Может, посоветуете репетиторов?" Вадим Александрович только хмыкнул: "Рассчитываете выучить язык за три месяца? А как ваша фамилия?" Говорю: "Агаларов". "Вы хоть знаете, что означает это слово?" Тут я немножко ожил: "Мои предки из Шемаха, это был центр торговых путей, а "ага" — титул, подчеркивающий уважительное обращение к вышестоящему. Как, допустим, паша, бей или бек".

Жеребков чуть смягчился, сказал: "Ладно, зайдите, проверю ваш уровень…" А что проверять? Знания-то почти нулевые. В глазах Вадима Александровича быстро появились безразличие и пустота: "Поступить все хотят, но экзамен принимает комиссия, поэтому, думаю, у вас нет шансов". Я понимал, что сейчас выгонят, и искал способ хоть за что-нибудь зацепиться. Вдруг заметил на столе много пепельниц. Разных размеров, форм и цветов. Спросил наудачу: "Собираете?" Профессор оживился: "Кто-то коллекционирует марки, значки или этикетки, а я — пепельницы".

И тут меня озарило! Вспомнил, что у Муслима Магомаева, с которым я дружил, дома на рояле всегда стояли минимум две пепельницы. Он же курил как паровоз, по три-четыре пачки в день, и у него везде были пепельницы, которые дарили друзья. Я спросил Жеребкова: "А можно пополнить вашу коллекцию? У меня есть то, чего нет у вас". От такого предложения Вадим Александрович отказаться не смог, это же не деньги, даже не алкоголь.

— Магомаев легко согласился поделиться запасами?

— Вообще без вопросов! Сказал: "Бери, сколько нужно. Мне уже некуда складывать".

На следующий день я вернулся к профессору с большой коробкой… Он не мог поверить своим глазам. А уж когда услышал, что это подарок от Магомаева…

Представьте, Жеребков занимался со мной три месяца и сумел поставить произношение, вынуждая раз за разом повторять фразы, пока не получалось идеально. Я воспринимал язык на слух, такую методику выбрал преподаватель. Приходил я дважды в неделю на два часа, и за все время Вадим Александрович не взял с меня ни копейки, учил совершенно бескорыстно. Уникальнейший человек!

Он посоветовал мне оксфордский самоучитель, где не было ни слова на русском. Я постоянно слушал кассеты в машине и в итоге смог сдать экзамен, поступил в аспирантуру.

— А откуда у вас взялся автомобиль в Москве?

— Купил. "Жигули" — то ли "семерку", то ли "пятерку", уже не помню.

— Неплохо вы стояли.

— Не спорю, неплохо… К тому времени с аудиокассет я уже переключился на видео, а это вообще было золотое дно. Пустая кассета стоила 120 рублей, а записанная — 300. Чистый навар — 180 рублей. Представляете?

— И зачем вам при таких доходах нужна была эта аспирантура?

— Не забывайте, я рассказываю про советское время, когда полагалось строить карьеру. Статус имел большое значение. В почете были деятели культуры, партийные и хозяйственные руководители, директора заводов. Деньги сами по себе не гарантировали уважения. Двоюродный брат отца, мой дядя, работал управляющим комбината бытового обслуживания. Над ним все посмеивались, а он отвечал, что получает в несколько раз больше академиков и писателей, при этом подчеркивал, что прочел за жизнь одну книгу — "Мойдодыр". Да и ту не до конца…

К дяде относились снисходительно, в табели о рангах он стоял ниже многих, хотя деньги греб лопатой, у него в подчинении были и фотоателье, и пошивочные мастерские, и те же студии звукозаписи...

— А как вы с Магомаевым сдружились? 

— Общаться начали в Баку, когда я еще работал на телефонной станции. Муслим незадолго до этого женился на Синявской, у них продолжался романтический период отношений. Тамара была то в Москве, то в Милане. Магомаев звонил мне и извиняющимся голосом говорил: "Араз, прости, что беспокою, но нам никак не удается связаться… Не выручишь?" Ему было дико неудобно просить, он стеснялся, я же с радостью соединял влюбленных и следил, чтобы любопытствующие телефонистки не подслушивали, о чем они говорят…

Выступать он перестал в 50 лет, ушел тихо, не прощаясь, не устраивал перед этим никаких гастрольных туров, хотя был востребован до последних дней. С его голосом никто не мог сравниться.

— Вы же оплатили памятник, который стоит теперь недалеко от посольства Азербайджана?

— Да, нашел скульптора Рукавишникова и заказал проект. Даже посоветовал, как лучше изобразить Муслима. Он всегда принимал на сцене характерную позу… Рукавишников сделал на памятнике надпись: "Магомаеву от его друга Агаларова". Я настоял, чтобы эту табличку убрали подальше от глаз. Нескромно. Не во мне дело…

— Сериал "Магомаев", где в главной роли Милош Бикович, тоже снимался с вашей помощью?

— Нет, без меня. Откровенно говоря, фильм не очень понравился, не соответствует образу. Муслим был выдающейся личностью и необычайно трогательным, искренним человеком, ранимым и нежным, как ребенок. Очень скучал по Азербайджану. Одна из последних песен, которую записал в 2007 году незадолго до смерти, называлась "Прощай, Баку!". На стихи Сергея Есенина.

Мы уже много лет проводим международный конкурс вокалистов имени Магомаева. Шестой финал прошел 24 апреля в Crocus Hall. Председателем жюри по традиции была Тамара Синявская…

— А почему вы не вернулись на малую родину после окончания учебы в профсоюзной школе и защиты диссертации, Араз Искендерович?

— Меня направили в Баку. Приехал и понял, что не смогу остаться. Московская жизнь уже засосала, я увидел, что дома мне делать нечего. Город стал каким-то маленьким, масштаб другой. Это 1986 год, начало перестройки, о которой Горбачев без устали сказки рассказывал. И ему верили.

— Не любите Михаила Сергеевича?

— Считаю, если бы в то время мы пошли по так называемому китайскому пути, сохранили бы страну. Надо было отдать в частные руки, приватизировать пищевую и легкую промышленность, сельское хозяйство, а индустрию, машиностроение, металлургию, добычу угля, нефти, газа, других полезных ископаемых оставить под контролем государства и, соответственно, Коммунистической партии. Тогда СССР за короткий срок не докатился бы до ручки, а именно это и случилось под "мудрым" руководством Горбачева. Таково мое твердое убеждение. Он был экономически безграмотным человеком. Ему казалось, что на красивых лозунгах можно добиться перемен в стране, но, понимаете, нельзя менять идеологию без реформы экономической системы. Михаил Сергеевич поднял волну, которая его же и снесла.

— Ментально вы советский?

— Абсолютно! А по паспорту — гражданин Российской Федерации.

— И Азербайджана, наверное?

— Нет, у меня один документ. У сына, кстати, тоже. Хотя в свое время Эмин даже удостоился звания народного артиста Азербайджана. Еще у него есть вид на жительство в США, в 90-е сын провел там, наверное, лет семь или восемь. Учился, получил диплом бакалавра.

Мне тоже настойчиво предлагали грин-карту как… экстраординарной личности. Есть у американцев такой статус. На самом деле, забавная история. Я уже активно занимался выставками, много работал с компаниями в США, открыл в Нью-Джерси офис на 80 сотрудников, позвав из других больших фирм salesman, продавцов, которые пришли со своими клиентами…

— А так можно?

— Все перекупают друг у друга партнерские базы на разных условиях. Нельзя запретить человеку сменить место работы, если ему предлагают более выгодный контракт. А я мог предложить. Мы тогда начали проводить в Москве компьютерную выставку Comtek, которая в какой-то момент стала третьей в мире по масштабам.

Словом, в один прекрасный день я прихожу в посольство США и мне отказывают в выдаче визы. А уже назначено совещание с представителями IBM и Hewlett-Packard под следующий Comtek. Я звоню в Нью-Йорк и сообщаю, что не приеду. Мол, не пускают. На том конце провода шок. Россия в начале 90-х всех очень интересовала, на Западе думали, что здесь будет огромный рынок...

Буквально через день со мной связался секретарь посольства США в Москве: "Араз Искендерович, извините, произошло недоразумение. Мы вас ждем". Пришел. Говорят: "Советуем вам найти грамотного миграционного юриста и подать документы на грин-карту, чтобы перед каждой поездкой не оформлять визу. У вас есть все шансы получить вид на жительство". Признаться, я опешил. Спросил: "А на каком основании?" Объясняют: "Вы экстраординарная личность". Впервые услышал это выражение.

Оказывается, в исключительных случаях такой статус предоставляют выдающимся спортсменам, деятелям искусства, ученым, которые вызывают интерес у США. И крайне редко под программу попадают бизнесмены. Мол, это очень почетно. Но я-то не собирался жить в Штатах, и меня волновало, чтобы из-за грин-карты не пришлось платить американские налоги. Адвокаты заверили, что этого делать не понадобится.

Я бываю в США от силы месяц в году. По делам летаю, дочку навещаю.

— Вы отправили Шейлу за океан совсем ребенком?

— Да, ей было шесть лет. Она поехала вместе с Ириной, своей мамой и моей женой. Уехали, да так и остались.

— Сколько лет прошло?

— Считайте, если дочери уже 31 год. Четверть века пролетело...

В отличие от нас с Эмином, который в начале нулевых вернулся в Россию, дочь и Ира давно стали американками, получили паспорта. Правда, русский язык не забывают. Это хорошо. И я не теряю надежду, что смогу зазвать Шейлу в Россию, найти ей здесь интересное дело.

Эмин уехал сначала в Швейцарию, потом в США, когда ему было неполных 13 лет, и ментально он не превратился в иностранца. Видимо, характер, ощущение родины формируются примерно в этом возрасте. А когда ребенок с первого класса живет и растет в другой стране, та переделывает его под себя. Сколько раз ни пытался привезти Шейлу в Москву, она через пару недель говорит: "Пап, не могу, должна уехать. Ни подруг здесь, никого…"

— А что у нее там?

— Риелторское агентство. Устроилась в Neiman Marcus, это известная сеть бутиковых универмагов, даже стала там главным закупщиком Chanel. Потом передумала работать на кого-то, решила на себя. Пошла на курсы риелторов. Сейчас вместе с мамой покупают недорогие, полузаброшенные дома в Нью-Джерси, по сути, платят за участок и строят новое жилье на продажу. Естественно, доход не какой-то фантастический. Если удается заработать 100 тысяч долларов на доме, это считается удачей. Еще что-то сдают в аренду.

— Вы помогаете деньгами?

— А как иначе? Родные люди… И стартовый капитал, естественно, я дал.

— Вы ведь с Ириной Иосифовной знакомы с пятого класса школы?

— Так получилось. Дружить начали ближе к окончанию, потом поступили в разные институты. Ира — в педагогический, я — в политехнический, отношения немножко остыли, а на последних курсах мы опять сошлись и решили пожениться. Это 1978 год. С тех пор почти не расставались, пока Ира с дочкой не уехали в Америку. Конечно, на две страны жить семьей трудно…

— А зачем отправляли?

— Это же начало 90-х. Их не зря лихими называют…

— Попадали в криминальные разборки?

— Со мною лично ничего такого не происходило, но вы должны помнить то время. Везде было опасно, прилететь могло откуда угодно, с любой стороны, с самой неожиданной.

С коммуналкой на Бронной, кстати, тоже получилась смешная история. В Баку у меня была неплохая квартира, я обменял ее на маленькую двушку на Ленинском проспекте — буквально 28 квадратных метров над знаменитым тогда Домом мебели. А потом появился человек, который предложил расселить коммуналку на Патриарших прудах: "Араз, ты такой человек, должен жить там". Я приехал, посмотрел и согласился. Огромная квартира, а цена смехотворная. Рубли уже обесценивались, получалось порядка 10 тысяч долларов. Копейки!

Пришел маклер, говорит: ты вселяешься в две комнаты, один сосед выезжает, другому даем наличными, третьим покупаем квартиру под расселение.

Мы въехали. Я, жена, двое детей... В пятикомнатной коммуналке на 157 метров заняли две большие комнаты. А потом началась свистопляска с соседями. Маклер убеждал меня, что они скоро съедут, но те не торопились. В итоге я был вынужден дополнительно покупать квартиру для женщины с дочкой и малолетним внуком, который любил ездить по общему коридору на полном горшке, выплескивая его содержимое на пол… При этом соседка указала конкретный дом, где ей нужно жилье. Потом я делал ремонт в купленной для нее квартире…

Эпопея тянулась долго, в конце концов веселая семейка выехала. Не успели мы вздохнуть спокойно, как раздался звонок в дверь. Смотрю в глазок и вижу удостоверение сотрудника уголовного розыска. Заходят два молодых человека, показывают ордер на обыск. Оказалось, последний сосед-алкоголик, который, по словам маклера, никогда не жил в этой квартире, а был лишь прописан в ней, найден мертвым. Перепил какой-то гадости с приятелями. А у милиции возникли подозрения, не я ли отравил по-соседски, чтобы жилплощадью завладеть.

На беду, в той пустовавшей девятиметровой комнате я хранил деньги. В начале 90-х все расплачивались наличными, никто особо не доверял банкам. Думаю, сейчас товарищи из МУРа увидят коробки с кешем, и что им потом рассказывать? Сумма-то приличная, я с 1988 года занимался кооперативной деятельностью…

В общем, говорю: "Ребята, может, сначала перекусим, а потом уже за работу?" На столе у меня стояли какие-то бутылки со спиртным, быстренько бутерброды организовал. Муровцы покосились в мою сторону, но отказываться не стали. Мы сели: чуть-чуть пивка, коньячок, туда-сюда. На минуту отлучился, коробки перепрятал. Потом дверь им открываю, говорю: "Ну, ищите, что хотели". Они спрашивают: "А такой-то здесь живет?" Я честно ответил, что в глаза его не видел, но меня предупреждали: запойный пьяница, которому купили где-то квартиру, а отсюда он не выписался. Милиционеры еще посидели со мной и ушли, поняв, что к его смерти я не имею отношения.

Так история и закончилась. На Патриках мы прожили до 1997 года, когда я построил Agalarov House на Грузинке.

— Красивый дом.

— Да, неплохо получилось. У меня и Эмина до сих пор там пентхаусы на верхних этажах. Сын и сейчас бывает часто, а я практически нет, перестал жить в городе.

И это действовало, люди вносили предоплату, верили мне. То же самое в поселке, где сейчас живу. Почему назвал его Agalarov Estate? Я брал деньги на стройку под свое имя. Это работает, так правильно. Если бы те, кто клепает дома в Москве, подписывались под каждым объектом, такого уродства, которое вокруг налепили, было бы меньше. Твоя фамилия — это другая ответственность.

— А правда, что вы начинали с торговли матрешками?

— У нас был торгово-закупочный кооператив, который занимался абсолютно всем, что пользовалось спросом у иностранцев. Палехские шкатулки, павловопосадские платки, матрешки... Поставляли товар в магазины duty free во все московские аэропорты. Те не имели права закупать продукцию в частном секторе, могли приобретать ее только у юридических лиц. Мы же спокойно затаривались на рынках, потом сами начали брать картон на Балахнинском комбинате, изготавливать пресс-формы, делать шкатулки. Большое производство! И продавали на очень приличные суммы. Тогда валюту было не достать. А мы на доллары покупали и привозили в Москву компьютеры, создали совместное российско-американское предприятие "Шафран", по-английски — Crocus.

Это первые шаги.                                                            

— Тесть Иосиф Гриль вам помогал?

— Он был богатым человеком, обладал большими связями, в свое время мог решить разные вопросы в Баку и Москве, но это осталось в прошлом. В Crocus Group Иосиф Евгеньевич числился вице-президентом. Почетная должность для уважаемого аксакала. Он с удовольствием приходил в наш офис, проводил какие-то юридические консультации, вокруг него была своя тусовка…

Однажды привел хасидов, таких, знаете, с длинными пейсами, сказал, что хочет издать Российскую еврейскую энциклопедию. Мне было немного странно, что ее должен оплачивать я, стопроцентный азербайджанец, но — ладно, дал деньги, книжки напечатали.

К слову, с ними тоже связан забавный случай.

— Много их у вас.

— Жизнь такая…

В общем, на Пироговском водохранилище у меня стоял речной трамвайчик "Москва". На нем можно было и покататься, и банкет красиво накрыть. Как-то попросили принять высокую израильскую делегацию во главе с легендарным премьер-министром Ицхаком Рабином. Ну, надо, значит, надо. Встретили мы гостей. Естественно, все немножко выпили, после чего случился словесный конфликт.

Наши предложили тост за силу русского оружия. С обязательным троекратным "ура" в конце. Тут встал важный израильтянин и заявил, что "жег эти ваши танки, как спичечные коробки". Представляете, что началось?

Я понял, что назревает крупный международный скандал, и влез в разговор. К счастью, на корабле оказалось несколько экземпляров Еврейской энциклопедии. Говорю: "Хотите покажу?" На Рабина книга произвела колоссальное впечатление. Он начал обниматься, потом заявил, что даст мне израильский паспорт. Я поблагодарил и сказал, что не надо. Дескать, и так нормально. Потом зачем-то добавил, что у меня жена еврейка. Гость уцепился: "Она знает иврит? Хочу пообщаться". Я постеснялся честно ответить, что Ира не владеет языком, сдуру ляпнул, что говорит по-еврейски. Пришлось выкручиваться, сочинять, что она в Гонконге, где сейчас глубокая ночь…

Во всяком случае, тему танков удалось замять.

— Как и мой вопрос о ваших отношениях с криминальным миром.

— Отвечу. Мне скрывать нечего.

— Расшифруйте.

— Давал понять, что с Агаларова никто ничего не получит. Ни копейки. Это знает вся Москва: я ни разу ни одной "крыше" не заплатил. Какие бы страшные бандиты ни приходили. Встречал их, как вас: чай, кофе. И объяснял: пугать меня бессмысленно.

— А с кем из авторитетов вам довелось общаться?

— Да со всеми. Помните книжку "Москва бандитская", такую толстую, самое первое издание? С каждым, кто там перечислен, у меня были персональные встречи.

— Что вам предлагали?

— Ничего. Но они же профессиональные люди, никогда не приходили и не говорили, мол, побьем или что-нибудь поломаем, если не заплатишь. Использовалась стандартная схема: создавалась проблема, потом появлялся человек, к которому ты был как бы вынужден обратиться за помощью…

Со мной это не работало, я категорически отказывался просить о чем-либо.

— И как объясняли такую несговорчивость?

— Говорил, что мне не с кем и нечего решать.

Был ли это блеф? Считаю, особо я не рисковал. Как бандиты могли навредить? Разрушить магазин? Ну и черт с ним, построил бы второй. В долю брать никого не собирался, никогда не имел никаких соучредителей.

— Охрана у вас есть?

— Такая, символическая. С 1993 года. Тогда ездить одному было как бы неприлично, полагалось иметь машину сопровождения, так называемую двойку. Лимузин, а сзади — джип. Все подобным тандемом катались… Знаете, как-то я был в Австралии, мы пытались тогда построить казино, готовили проект, и я изучал зарубежный опыт. Слетал в Лас-Вегас, посмотрел Venice и хотел на месте нынешнего Vegas открыть комплекс "Ривьера" — тоже с рекой, лодками. И чтобы фасады — как в Hotel de Paris в Монте-Карло…

Партнеров мы нашли в Сиднее. Паркеры — самая богатая семья Австралии, о них книги написаны. Им принадлежит единственное казино на континенте. Мне организовали встречу с главой семейства. Он задал вопрос: "У вас есть охрана?" Я ответил утвердительно. Паркер спросил: "Зачем она вам?" Я сказал: в России так принято. Видимо, услышанное его устроило, поскольку он согласился иметь с нами дело. Правда, потом казино в Москве запретили и проект не состоялся.

Конечно, охрана нужна больше для видимости. Главное — уверенность в себе, в своих силах. Я вот не боюсь ни самолета, ни высоты, вообще ничего. Был случай, как-то сильно порвал связку на ноге. Это 2011 год. Полетел на операцию в Германию. Все сделали как надо, но через три дня мне вдруг стало плохо. И все хуже, хуже, хуже...

Прибежали врачи, измерили давление и заметались, схватили носилки, понесли в реанимацию. Потом вызвали карету скорой помощи, погрузили в автомобиль и с полицейским сопровождением повезли в другой госпиталь. Со мной были друзья. Что-то вроде группы поддержки. Увидели, что увозят, запрыгнули в салон. Мне диагноз не говорили, а им шепнули про тромбоэмболию, мол, можем потерять пациента в дороге.

Смотрю, сидят и чуть ли не плачут, глаза на мокром месте. Предлагают: давай Эмину позвоним, пообщаешься, туда-сюда.

— Типа попрощаться?

— Я хоть и был в полуобморочном состоянии, но сказал: вы что, идиоты? Сын в Баку, у него скоро начнется важный концерт. Какой смысл человека дергать? Ну, позвоните, сообщите, что папа умирает. Сюда Эмин за минуту не прилетит, а выступление сорвет.

Все будет нормально. Чему быть, того не миновать. Я хорошо жил, сыну не придется за меня краснеть…

А потом в больнице, когда привезли в кардиологию, выяснилось, что диагноз ошибочный, нет никаких тромбов.

— Но завещание после этого написали, Араз Искендерович?

— Что тут делить? Дочь и сын. Других наследников нет. Сами между собой разберутся.

— А вдруг не поделят?

— Не-не, у нас в семье такого не может быть.

У Эмина с Шейлой прекрасные отношения, они очень любят друг друга. И люди по натуре хорошие.